Наталия Гончарова. Царица русского авангарда

«Есть люди  — сами события… Единственное событие Наталии Гончаровой  — её станов ление. Событие нескончаемое. Не  сбывшееся и  сбыться не  имеющее  — никогда. (Так  же  верно будет: родилась: сбылась. ) Скандал «Ослиного хвоста» или  виноградное  зёрнышко, завившее всю стену,— через  всё Гончарова растёт».

М.И. ЦВЕТАЕВА. «Наталия Гончарова».

15 октября 1913 года главный идеолог объединения «Мир искусства», художник и  историк искусства и  художественный критик Александр Бенуа записал в  дневнике: «Снова был на  выставке Гончаровой: отчасти, чтобы проверить первое впечатление, и  отчасти просто, чтобы насладиться. Оказывается, я не  увлекся в  первый раз, я не  ошибся. Напротив того, сегодня я еще яснее почувствовал, что это огромный талант и  настоящий художник…»

Коллега Бенуа по  части критики Абрам Эфрос в  рецензии на  ту  же выставку, опубликованную в  «Русских ведомостях», утверждал: «Если  бы среди русских модернистов нужно было назвать самого одаренного, самого работоспособного и  самого „модернистичного“,— пришлось  бы назвать Гончарову. То, что Гончарова очень талантлива, это  — несомненно. У  нее хватает дарования создавать вещи, равные по  ценности тому, что дал в  лучших своих достижениях западный модернизм… Ее импрессионизм, примитивизм, кубизм, футуризм и  пр., и  пр.— высокого достоинства и  „не  посрамят земли русской“…»

Творческое развитие Наталии Сергеевны Гончаровой происходило стремительно. До  1905 года она участвовала в  выставках только скульптурными работами (в  Московском училище живописи, ваяния и  зодчества будущая царица русского авангарда училась на  отделении скульптуры), в  1906–1907-м  — графическими, преимущественно пастелями. К  этому  же времени относятся ее первые опыты в  масляной живописи. Гончарова работает беспрерывно и  неустанно, отмечает исследователь ее творчества искусствовед Елена Баснер, и  хотя по  сути не  имеет профессионального опыта, буквально через  год предстает совершенно сложившимся мастером со  своим кругом сюжетов и  выработанным живописным стилем.

Свое творческое кредо она четко обозначила в  письме, опубликованном в  1912 году газетой «Против течения»: «…Ужасная вещь, когда в  искусстве начинают заменять творческую работу созданием теорий. Я утверждаю, что гениальные творцы искусства не  создавали теорий как теорий, а  создавали вещи, на  которых впоследствии строили теории… Я утверждаю, …что во  все времена было и  будет небезразлично, ЧТО изображать, и  будет важно наряду с  этим, КАК изображать. Я утверждаю, что для  всякого предмета может быть бесконечное множество форм выражения и  что все они могут быть одинаково прекрасны, независимо от  того, какие теории с  ними совпадут…»

Первым заметным выступлением Гончаровой стало участие в  трех выставках «Золотое руно», организованных одноименным журналом с  1908-го по  1910 год при  участии Михаила Ларионова.

Напомним: Наталия и  Михаил познакомились за  год до  поступления в  училище. И  как спустя четверть века (уже в  эмиграции) написала в  эссе, посвященном художнице, Марина Цветаева, «с  восемнадцати лет ее и  с  восемнадцати лет его, с  тридцати шести своих совместных лет», были неразлучны. «Говорить о  Гончаровой, не  говоря о  Ларионове, невозможно,— утверждает поэт.— Во-первых и  в-главных: Ларионов был первый, кто сказал Гончаровой, что она живописец, первый раскрывший ей глаза  — не  на  природу, которую она видела, а  на  эти  же ее собственные глаза. «У  вас глаза на  цвет, а  вы заняты формой. Раскройте глаза на  собственные глаза!»

Повседневная жизнь Гончаровой, по  словам старшего научного сотрудника Государственной Третьяковской галереи, эксперта по  живописи русского авангарда Ирины Вакар, отныне полностью подчиняется ее живописи и  тому интенсивному ритму выставочной деятельности, в  который ее вовлекает Ларионов. В  декабре 1910-го на  организованной им и  его сподвижниками в  то время  — А. В. Лентуловым, П. П. Кончаловским и  И. И. Машковым  — программной выставке «Бубновый валет» тридцать три картины Гончаровой занимают одно из  главных мест. В  1912-м Ларионов уже один проводит выставку «Ослиный хвост», где всеобщее внимание привлекают уже пятьдесят четыре работы его спутницы. 1913-й  — «Мишень», 1914-й  — «№  4. Футуристы, лучисты, примитив». Одновременно Гончарова участвует в  выставках объединения «Мир искусства» и  экспозициях новейшей живописи, организуемых в  Германии и  Великобритании. Апофеоз  — две большие персональные выставки: в  Москве  — осенью 1913-го и  в  Санкт-Петербурге  — весной следующего года. На  первой из  них художница показала более семисот пятидесяти произведений.

Критики недоумевали: сколько  же дней, а  может, часов, уходит у  нее на  создание одной картины. По  свидетельству ее друга Ильи Зданевича (писателя, поэта, драматурга, критика, историка, дизайнера и  т.  д. ), Гончарова «так увлекалась работой, что достаточно ей было что-либо увидеть или  услышать  — она тотчас писала картину. Один из  художников рассказал о  своем путешествии  — она его написала, другой  — какой он видел натюрморт  — возникала работа».

В  предисловии к  каталогу московской экспозиции сама Наталия Сергеевна отмечала: «Мною пройдено всё, что мог дать Запад до  настоящего времени, а  также всё, что, идя от  Запада, создала моя родина. Теперь я отряхаю прах от  ног своих и  удаляюсь от  Запада, считая его нивелирующее значение весьма мелким и  незначи  — тельным…

…Я предпочитаю исследовать новый путь. И  те задачи, которые я провожу и  намерена проводить, следующие:

Не  ставить себе никаких границ и  пределов в  смысле художественных достижений.

Всегда пользоваться всеми современными завоеваниями и  открытиями в  искусстве…

Бороться против опошленной и  разлагающей проповеди индивидуализма…

Черпать художественное вдохновение у  себя на  родине и  на  близком нам Востоке.

Проводить в  жизнь разработанную мной теорию лучизма М. Ф. Ларионова (живопись, основанная только на  живописных законах)  …

Воспринимать окружающий нас мир со  всей яркостью и  разносторонностью…

Не  бояться в  живописи ни  литературы, ни  иллюстрации, ни  всех других жупелов современности…»

«Гончарова, это слово тогда звучало победой»,— вспоминала М. И. Цветаева. «Впрочем,— записал в  дневнике А. Н. Бенуа,— Гончарова так молода, у  нее так много впереди…»

А  впереди было почти полвека эмиграции. Уезжая в  1915 году в  Швейцарию, чтобы присоединиться к  балетной труппе Сергея Дягилева, Гончарова и  Ларионов даже не  подозревали, что покидают Россию навсегда. В  роковом 1917-м художница отправила из  Рима в  Москву письмо, адресованное поэту-футуристу Сергею Боброву: «…Вы не  поверите, как интересует каждая весть из  Москвы. Начинаешь понимать китайцев, которые, как говорят, зашивают, уезжая из  дома, горсть земли в  подошвы туфель, чтобы всегда ходить по  своей земле…»

Она по-прежнему будет много работать, в  первую очередь в  области театрального искусства  — создавать декорации и  костюмы для  балетов и  опер, будет заниматься оформлением книг и  участвовать в  выставках. Но, как справедливо заметила Е. В. Баснер, всё то существенное и  новое, что Гончаровой суждено было внести в  живопись ХХ столетия вообще и  в  становление русского авангарда в  частности, она практически реализовала к  1914 году. На  этом вклад уроженки Тульской губернии в  историю отечественного искусства был по  большому счету исчерпан.

Первую часть материала читайте  здесь .